Андрей Олегович Белянин – известный российский писатель, пишущий в жанре остросюжетной юмористической фэнтези, прозаик и поэт, общественный деятель. Родился 24 января 1967 года в Астрахани. После восьмилетней школы поступил в Астраханское художественное училище имени Власова на живописно-педагогическое отделение. В конце четвертого курса начал профессионально заниматься стихами. Два года отслужил на границе с Турцией в составе новороссийского погранотряда. В 1994 году был принят в Союз писателей России, имел на руках три сборника стихов и сказки «Рыжий и Полосатый», «Орден фарфоровых рыцарей». В 1995 году, после публикации этих произведений в журнале «Юность», издательство «АРМАДА» пригласило Андрея Белянина к сотрудничеству. Вскоре была издана повесть «Джек Сумасшедший король». Перу писателя также принадлежат романы из циклов «Меч без Имени» («Меч без Имени», «Свирепый ландграф», «Век святого Скиминока») и «Джек Сумасшедший король», а также романы «Тайный сыск царя Гороха», «Рыжий рыцарь», «Моя жена — ведьма».
Работал преподавателем в школе, зам. председателя местного отделения союза писателей России, руководил литературной студией, выпускал газеты, публиковал стихи начинающих поэтов. Дважды лауреат грамоты МВД Украины за создание «положительного имиджа работника милиции». По названию его романа создана премия «Меч Без Имени» для дебютных авторов. Вот уже не один десяток лет его книги радуют всех читателей – от мала до велика. Многие его персонажи столь полюбились широкой публике, что их фразы расходятся на цитаты. Им подражают, они вдохновляют. Нам удалось побеседовать с Андреем Олеговичем в стенах Российской государственной библиотеке для молодёжи, где 2 марта у него состоялась встреча с читателями.
— Андрей Олегович, Вы в литературе более 30 лет, и наверняка есть вопросы, которые Вам задают чаще всего? Какой, на Ваш взгляд, самый популярный?
— Самый популярный, он же самый нудный, это вопрос «когда будет продолжение?» Когда будет продолжение «Меча»? (Меч без имени. – прим. А.Т.) Когда будет продолжение «Джека»? (Джек сумасшедший король. – прим. А.Т.) Когда будет продолжение «Тайного сыска»? (Тайный сыск царя Гороха. – прим. А.Т.) Любое название книги можно подставить – и это всегда один и тот же вопрос – когда будет продолжение? Иногда складывается ощущение, что читатель вот просто уверен, что если он прочитал книжку, то её надо закрыть, обратиться к автору, и автор скажет «завтра будет продолжение, да, пожалуйста!»; и все эти книги в огромном количестве уже написаны, что я их просто сразу не показываю. А то, что в среднем на каждую книгу уходит от полугода и больше, – это в общем-то редко кто понимает.
— Какой вопрос о Ваших книгах Вы назвали бы самым нелюбимым?
— О книгах, наверное, такого нет. Честно. Есть вопрос, из самых нелюбимых. Есть вот опять-таки серия вопросов, которые не то, что ставят любого писателя в тупик, а иногда от них просто сердце заходится. Хочется сказать, люди, ну думайте хоть иногда! Это вот когда человек встаёт и говорит: «Андрей Олегович, а чё Вы не хотите снять кино?!» Вот что значит «я не хочу»? В самом деле, что ж я не хочу снять? Вы знаете, мне до Вас, наверное, никто не говорил. Но теперь я подумаю. Действительно, может мне и снять!.. Людям представляются такие вещи чрезвычайно простыми. А то, что создание фильма – это ещё более сложный труд, потому что связан с огромным количеством посторонних людей. Со сценаристами, киностудиями, актёрами. С тысячей разных причин. Что это труд куда более сложный, чем написание книги, об этом, по-моему, люди просто не задумываются. Не то что не знают. А не задумываются.
— Если не рассматривать литературу, как средство заработка, чем она для Вас является? Расскажите, пожалуйста.
— Ну, средством заработка, да. Сложно сказать, потому что, наверное, каждый ставит в приоритет свои взгляды. Те или иные. Мне просто нравится писать книги. Я реально испытываю удовольствие. Серьёзное моральное удовлетворение от того, что я имею возможность рассказать ту или иную историю, которую до меня никто не рассказывал. Или никто не расскажет так, как расскажу её я. Вот это мне нравится. Мне действительно нравится рассказывать людям разные истории – это правда.
— Есть фантасты, которые, говоря о жанровой составляющей своего творчества, нередко противопоставляют себя, так называемой, большой литературе. Но когда речь идёт о полёте мысли и фантазии автора, так ли важны условности жанра?
— Ну, если смотреть чисто с творческой позиции, то не важно вообще ничего, кроме того, что хочет сделать автор. Это в плане чистого творчества. Это абсолютная свобода. Безграничность. И только ты для себя самый строгий редактор, самый строгий начальник, самый строгий критик. Кроме тебя и Бога, нет никого. Но если мы говорим о том, что книга, после того как она написана, должна выйти в свет, то тогда вступают в силу права редакции, например. Права издателя, который говорит: «Нет, это, конечно, хорошая книга, но по жанру она не подходит; по теме не подходит – мы издаём научно популярную литературу, а у Вас чистая фантастика». Или – «Мы здесь издаём классику, а Вы принесли современные сказки. Нет, не проходит». И в общем-то диссонанс для меня скорее не в том, что противопоставляются тяжёлые и лёгкие жанры, а в том, что чистое творчество всегда отделено от прихода к читателю вот этой прослойкой – издателя, критика, литературоведа. Ну, элементарно, даже если ты это просто выставляешь в интернете, чтобы о тебе узнали, чтобы кто-то зашёл тебя почитал, чтобы кто-то посмотрел, значит, как минимум, нужно тратиться на рекламу, на домен. Но всё равно, ты пишешь книгу – это процесс творчества; книга продвигается – это уже совершенно, совершенно другая история.
— Вы думали о какой-то конкретной аудитории работая над книгами? Играет ли существенную роль осознание того, для кого пишешь? Или главное, чтобы процесс работы над книгой проносил удовольствие прежде всего самому автору? Расскажите, пожалуйста.
— Ну, Вы, собственно, уже всё ответили! (смеётся) Да, в первую очередь, главное, разумеется, чтобы это приносило удовольствие самому автору. Это несомненно. А что же касается мыслей об аудитории… Иногда они бывают. То есть, допустим, когда я делал научно популярную книгу – «Шашка», «Кинжал», «Сабля» – я подозревал, что это должно быть интересно людям, которые хотят что-то знать об истории холодного оружия нашей Родины. Но, как оказалось, это всё берётся и совершенно посторонними людьми, которые в общем-то ничего и не хотели, и не знали. Но раз книжка красивая, картинки интересные, отчего бы не взять? Вот это случается тогда, когда ты из своей аудитории залезаешь в чужую и берёшь что-то не от себя. Также как ты, допустим, в прозаическое произведение вставишь какие-то свои стихи – и вдруг твоими читателями становятся не только те, кто любит фантастику, но и те, кто любит стихи. Вот тогда твой круг вроде бы каждый раз меняется. Ты рассчитываешь на приблизительно одну аудиторию – людей, которые любя фантастику, но ты сделал такую книгу, что люди, любящие фантастику, сказали: «Да это что-то, наверное, ближе к мистике!» «А-а!» – услышали другие – «Пойдёмте-ка мы заменим эту аудиторию, потому что мы мистику любим!» Вот поэтому предугадать, на мой взгляд, совершенно невозможно.
— Скажите, пожалуйста, насколько легко Вы пишите? Были ли какие-то препятствия в начале Вашей писательской карьеры? Есть ли нечто подобное в настоящее время?
— Ну, я полагаю, в принципе, и не было, и нет. То есть запрещать мне писать пока никому не взбрело в голову. Вот. На самом деле, как можно запретить человеку творить? Фактически никак. В тюрьме будет сидеть писать на стенке, если уж ему очень потребуется. Другой разговор, что в моём родном городе были ситуации, когда наше руководство из местного союза писателей ходило по книжным магазинам, по библиотекам и уговаривало их не покупать и не читать книжки Белянина, потому что это плохая литература. А мы, мол, хорошие, вы должны нас рекламировать, а не вот этого вот автора. Но читателю в общем-то безразличны все эти литературные игры. Он просто идёт за тем, что он хочет читать, за тем, что он считает хорошей литературой. Поэтому, ну как-то вот так складывается.
— Как бы Вы охарактеризовали такое явление, как «сетевая литература»?
— Поскольку я с ней практически не сталкиваюсь, мне трудно выносить какие-то оценочные суждения. Я крайне редко, может быть, вот только в прошлом году, пробовал выложить в сеть несколько вещей, которые у меня не были опубликованы в бумажном варианте. Но и то, потому что, например, допустим, рассказ «Ласка» – это скорее большой рассказ, чем маленькая повесть. Даже по формату не подходит. Коллективные сборники сейчас не создаются. В журналы не приглашали. Ну, валялся он у меня месяц-два, потом решил, ну, в конце концов, давайте пусть хоть так люди почитают! Или, допустим, я писал вольную литературную игру по «Собаке на сене» – «Собака на сене и Бейкер-стрит» – о том, как бы могла развиваться эта пьеса, если бы на самом деле Лопе де Вега встретился с Конан Дойлом. Если бы их герои объединились, участвовал Шерлок Холмс и Доктор Ватсон в этой весёлой истории, и как бы она могла развиваться, если бы это дело происходило в Лондоне, а не в Италии. Получилась забавная вещь, но она тонкая – её тоже никто не издаёт. Так они попадают в сеть. А отдельного, какого-то специфического, отношения к сетевой литературе я, скорее всего, не смогу обозначить.
— Какую бы оценку Вы дали отечественной фантастике? Чего в ней не хватает, а чего в избытке?
— У меня, поскольку я не являюсь профессиональным критиком и литературоведом, нет определённо жёстких критериев, что обязательно надо вот так, а вот так обязательно не надо. Я стараюсь избегать в этом плане крайностей. Но опять-таки, мы с Вами разговариваем, поэтому я могу говорить о своей точке зрения. Так вот, с моей точки зрения, в нашей литературе ну просто слишком огромное количество заимствований. Мы нашу фантастику строим на англоязычных кирпичах. Вот всё, что нам Толкин предоставил, – эльфов, гномов. Что там дальше предоставил Стокер? Вампиров. Кто-то ещё предоставил оборотней. И вот мы аккуратненько берём это всё, переносим на нашу почву, с нашей почвы строим вымышленные миры. Но мы строим на основах англоязычной литературы. Мне всерьёз не хватало – и не хватает до сих пор – литературы Российской Империи. Когда я был маленький, я ходил в библиотеку, в школе, и брал, допустим, русские народные сказки. Это было интересно. А потом я брал узбекские сказки. А потом – грузинские сказки. А потом – эстонские сказки. А потом – украинские, белорусские. Вот национальная фантастика, она у нас где? Вот мы все ищем фантастику. Где она? Где вот фантастика, где всё дело происходит в горах Грузии? Как интересно! Грузины с кинжалами, грузинская мифология, грузинская этника, грузинские танцы, грузинская кухня. Всё это замешано в одной фэнтезийной эпопее. Нет… Может эстонское что-то есть? А тем более нет… Ну и вот я опять перебираю – ничего не остаётся. Мне вот не хватает национальной литературы. Поэтому, раз не хватает мне, я вынужден периодически писать это сам.
— Андрей Олегович, многим Вы так же известны как поэт. Чем для Вас является поэзия? Что она Вам даёт как писателю?
— Я не задумывался ни разу, что может дать поэзия автору. То, что она, поэзия что-то даёт читателю – это несомненно. Даёт ли она что-то самому поэту, автору? Ну, здесь, на мой взгляд, ощущение того, что ты получил возможность ещё некоторое время дышать до следующего стихотворения… Поэтому что стихи – это мгновенное вдохновение. Это вспышка. Это импульс. Если ты не сумел его выплеснуть в те несколько минут, пока оно бьётся у тебя в висках, – ты страдаешь, тебе плохо. Сел в кафе, на улице; в телефоне, с любой бумажкой – записал. Всё! Хорошо. Ты можешь жить дальше. Наверное, дополнительное дыхание она даёт. Но это скорее эффект освобождения. А в остальном… Поэзия не кормит, поэзия не приносит прибыли. Поэзия – всегда для души. И это здорово.
— Как Вы относитесь к современной поэзии? Что важней в этом словосочетании: «современный» или «поэзия»?
— Я не думаю, что здесь бы, на самом деле, стоит как-то разделять. Поэзия несомненно – несомненно, все всяких вариантов – дитя своего времени. Отсюда меняется язык, отсюда меняется образность, отсюда меняются темы. И многое из того, о чём пишут современные поэты было, допустим, тому же Лермонтову или Пушкину совершенно не понятно. Как, допустим, тот же Лермонтов мог быть абсолютно непонятен Ломоносову, который закладывал основы российской поэзии. Не говорю уже про Тредиаковского! А заставьте сейчас современного человека – студента, даже в литинституте – сидеть и с наслаждением читать Тредиаковского. Он язык себе сломает, и голову, и мозг. Сменилось всё. Поэтому современность и поэзия – это две грани, идущие вместе и, наверное, это хорошо. Мне не очень нравится, что сейчас нет какого-то творческого импульса, когда люди хотели читать стихи. То есть вот в начале 80-х, поколению 80-х – Евтушенко, Рождественский, Вознесенский, поэты, выходящие на площадь Маяковского, поэты, читающие в студенческих аудиториях – это было востребовано обществом. Сейчас, чтобы организовать где-то встречу, выступление поэта, нужно договариваться, уговаривать – да я бесплатно выступлю, да ничего не надо. Просто вот люди, микрофон. А ещё придут ли люди?.. Потому что всё-таки в таком случае требуется не задавать вопросы, не звонить по сотовому телефону, не отвлекаться. Это ты вот час сидишь, слушаешь как человек читает тебе стихи. Далеко не каждый уже готов на эту, в общем-то минимальную, душевную работу. И поэтому, как мне кажется, любая современность достаточно жестока к своим детям. А наша современность жестока к своей поэзии.
— Если не руководствоваться понятиями «нравится/не нравится» есть ли на Ваш взгляд какие-то объективные критерии, которые говорили бы о качестве поэзии, прозы? На что следует обращать внимание, чтобы выработать хороший литературный вкус?
— Я не думаю, что на современной литературе можно выработать литературный вкус. Всё-таки литературный вкус – понятие достаточно длинное и долгое. Если человек не знает классики, разумеется, он не будет адаптирован, в полной мере, к современности. Это как бы априори. Непререкаемый факт. Здесь никуда против не попрёшь. Поэтому с моей точки зрения жёстких критериев и жёстких рамок не существует. Каждый поэт ведёт свою линию, ведёт свой темп речи, свою голосовую подачу, ту или иную. Ведь не секрет, что даже у рэперов попадаются хорошие строчки. И против этого не попрёшь. Но и тем не менее, когда всё это активно монетизируется, когда, в первую очередь, человек выступает не для того, чтобы показать свои стихи, которые являются отражением его души, а чтобы сразу заработать на своём творчестве, то тогда, конечно, в этом смысле литературный вкус, наверное, спас бы. Но судя по тому, кто какие собирает аудитории, какую аудиторию собирает профессиональный поэт, какую аудиторию собирают попсовые исполнители, рэперские, стендаперские, я не знаю. Вот сейчас и в стендапе, как Вы знаете, есть поэты. Это аудитории просто не сопоставимые. Поэтому, да, Вы правы, вкус, конечно, хотелось бы. Но я прекрасно отдаю себе отчёт, что это очень долгое, воспитуемое. И это кропотливый труд на самим собой.
— И напоследок, Андрей Олегович, представьте, пожалуйста, идеальное место, где Вам было бы уютно и где Вы могли бы с комфортном работать. Это может быть как само место, так и какие-то предметы, цвета. Пожалуйста, опишите его. Что составляет, на Ваш взгляд, ту атмосферу идеального рабочего места для писателя?
— В моём понимании – в моём понимании, подчёркиваю, – это наглухо закрытое помещение, это отсутствие телефонной связи, отсутствие интернета. Бумага, карандаш, ручка. Больше ничего не надо. Ты один сам с собой. Тебя не отвлекает вид из окна. Тебя не отвлекает шум моря. Тебя не отвлекает стук холодильника за дверью. Ты не реагируешь, когда раздаются какие-то посторонние звуки, лаи, разговоры, всё что угодно. Нет, ты полностью в том, чем ты занимаешься. И если такая возможность есть, вот так поработать, час-два, вот в этом закрытом пространстве, – это, на самом деле, большое счастье. Потому что писать приходится везде. Ни время, ни муза сейчас не позволяют такой роскоши, как то, что ты пишешь свой роман, ну там, десять, двенадцать лет; откуда-то у тебя есть деньги, тебя все кормят, содержат, а ты можешь позволить себе так заниматься. У большинства писателей такой роскоши нет. Профессиональные писатели работают всегда. А всегда, увы, – значит, что ты приспосабливаешься практически ко всем жизненным условиям.
АЛЕКСЕЙ ТИХОНОВ
Оставить комментарий